Генри Каттнер - Ночная битва [Сборник]

Уайт медленно поднимался по склону, втянув голову в плечи, возможно, из-за ветра, что вдруг поднялся. Он становился все меньше и меньше, исчезал в микрокосмосе. Джонни Дайсон, моргая, смотрел на осиянный вход в пещеру. А потом Бенджи поглотили громыхающие грохочущие раскаты.

Через некоторое время они вновь оказались на корабле и зачем-то приготовились к старту. А еще позднее Мартин и Уайт разговаривали друг с другом так, словно и вправду покинули Марс и возвращались на… ну, наверное, не на Землю. Ведь никакой Земли больше не было. Тогда куда же?

Джонни пытался это себе представить. Когда он задавал вопросы, то получал такие дурацкие ответы, что приходилось переводить их на свой собственный язык. В конце концов он нашел решение, которое вполне его удовлетворило: когда эти двое говорили «Земля», они имели в виду некий символ. Действуя по-своему логично, они пытались найти где-то пригодную для жизни планету, лучше даже, чем Марс, где можно построить рай.

И в этом они тоже были правы, потому что, обдумав вопрос, Джонни пришел к выводу, что создание рая на Марсе потребовало бы много труда, даже с помощью робота. Это была бы слишком большая ответственность.

А ответственность лучше оставить старшим.

Разумеется, Катастрофа должна была здорово потрясти Мартина и Уайта. Им было трудно свыкнуться со страшной правдой. Ну и ладно, пусть продолжают притворяться, кому от этого хуже? Название не имеет значения. Они думали о новой неоткрытой планете, как о Земле. Когда они ее найдут, можно будет даже назвать ее Землей… Новой Землей, в память о грешной Старой Земле, которая исчезла в очищающем пламени. Исчезла навсегда, вместе с мучившей ее чумой испорченного человечества. Об этом Джонни, честно говоря, не жалел.

Он не спорил со своими товарищами, даже когда они вели себя как безумцы, хотя было странновато чувствовать себя единственным нормальным человеком на корабле.

Он ждал. Какое-то время у него были живые, выразительные сны, в которых ему казалось, что он возвращается на Землю, но вскоре сны прекратились, и он опять спал хорошо.

…Космический корабль Джонни летел все дальше.

Порой Джонни задумывался, когда корабль достигнет места назначения. Его мучили искусственные дни и ночи и эти экраны с яркими картинами того, что уже не существовало. Несмотря ни на что, не имело смысла маскировать черноту космоса пейзажами Старой Земли. И глупо было переодевать робота, чтобы он выглядел, как человек, одетый в белое, когда приходил накормить его и получить распоряжения.

Однажды, когда Джонни будет в подходящем настроении, он изменит распоряжения и переделает робота, вернет ему прежний металлический облик. Но сейчас он слишком устал, ему нужно отдохнуть. Нельзя перегружать себя ответственностью, потому что близится день, когда корабль опустится на пригодную для жизни планету и начнется работа.

И Джонни выполнит свою миссию. Выполнит отлично. Он не сдался. Кто угодно, только не Джонни Дайсон.

Его собственный отец не справился с миссией. Разумеется, сначала он попытался свалить все на Джонни, а когда не получилось, просто спятил. Полный отказ принять на себя ответственность. Да, это был единственный смертный грех — капитуляция. Потому что, если бы отец не прервал работу, он мог бы найти решение. Что ни говори, а доктор Джеральд Дайсон был необычайно талантлив.

Однако доктор Джеральд Дайсон сдался и завершил свою карьеру в сумасшедшем доме. Возможно, окончательно оторвавшись от мира, он был так счастлив, что даже не заметил Катастрофу.

«Будь у меня такие возможности, как у отца, — думал Джонни, — я боролся бы до конца, но у меня есть моя собственная миссия. Еще не слишком поздно. И если корабль когда-нибудь сядет на пригодную для жизни планету, я сразу начну выполнять ее».

Он мельком взглянул на экраны, показывающие образы мира, который сдался и потому погиб… быстро и безболезненно.

Джонни был так счастлив в своем космическом корабле, что даже не заметил, когда пришла настоящая Катастрофа.

Рев музыкального автомата заполнял прокуренный бар. Старик, которого я искал, сидел в дальнем углу и пялился в пустоту. Дрожащими руками со вздутыми венами он сжимал небольшую рюмку. Я узнал его.

Именно он мог рассказать мне все, что я хотел знать. После того, что я видел сегодня вечером в «Метрополитен»…

Старик был здорово пьян, глаза его блестели. Я скользнул в нишу, сел рядом с ним и услышал, как он непрерывно бормочет себе под нос:

— Кукла… Джоанна, ты не можешь… Джоанна…

Он явно заблудился в мире алкогольных видений. Смотрел на меня, но не видел. Я был для него лишь одним из призраков.

— Расскажи мне об этом, — попросил я. Эти мои слова каким-то чудом пробились сквозь туман, окутавший его разум. Он утратил чувство реальности и подчинился мне, словно марионетка. Правда, пришлось задать ему несколько наводящих вопросов; он отвечал и продолжал рассказывать снова и снова, возвращаясь к Джоанне и кукле.

Мне было жаль его, но я хотел узнать правду о том, что случилось в «Метрополитен» час назад.

— Очень давно… — пробормотал он. — Тогда все и началось. В ту ночь, когда была большая метель, когда… а может, еще раньше? Не знаю…

Он не знал. Позднее, когда перемены стали заметны, он пытался вспомнить, вылущить из памяти ключевые события. Но мог ли он распознать их?

Жесты, слова, поступки, казавшиеся прежде совершенно обычными, сейчас лишь усиливали кошмарную неуверенность. Первые сомнения возникли у него в тот вечер, когда разгулялась метель.

Тогда ему было сорок лет, Джоанне тридцать пять, и оба они только начинали ценить преимущества среднего возраста, что в их случае было вполне естественно. За двадцать лет Тим Хэтауэй продвинулся от служащего рекламного агентства до генерального директора с хорошим заработком и без особенных забот.

У них была квартира на Манхэттене и маленький злобный пекинес по кличке Цу-Линг. Детей у них не было. И Тим и Джоанна с радостью обзавелись бы несколькими сорванцами, но — не сложилось.

Они были симпатичной парой, эти Хэтауэи: Джоанна с черными волосами без единой седины, блестящими как агат, с гладкой кожей без морщин, свежая и жизнерадостная; и Тим — солидный, спокойный мужчина с приятным лицом и седеющими висками.

Их начали приглашать на обеды в лучшие дома, где они каждый раз принимали участие в тайных попойках.